ИЗ ЗАПИСОК ТЕАТРАЛА

[v_kolmanovsky]

448 

 

Надо бы объяснить моим читателям, что мальчиком я был неуклюжим. К сожалению, если этим ограничиться, то, совершенно «не желая того», я дважды введу людей в заблуждение. Во-первых, я был не просто неуклюжим, а неповоротливым увальнем, налетающим при ходьбе на мебель в комнате и на столбы на улице. Хрупким предметам я при столкновении, естественно, наносил некоторый ущерб. Более прочные наносили ущерб мне: я вечно щеголял синяками и ссадинами. А во вторых, когда говоришь, что мальчиком был неуклюжим, то может возникнуть ложное впечатление, что с годами это прошло... 

Не прошло! Нет, сейчас я, пожалуй, обойдусь без травм, входя в дверь, особенно если она достаточно широка, и не сброшу со стола посуды, вставая со стула, но это не потому что стал более ловким, просто с возрастом прибавилось осторожности и предусмотрительности. Сейчас, когда мне за восемьдесят, смешно рассуждать о подвижных играх, но никогда, ни в пятнадцать, ни в двадцать пять, ни в сорок, я даже не пытался передвигаться бегом, подниматься без помощи удобной лестницы, прыгать на расстояние десяти сантиметров. Зато я играл в КВН и сейчас ещё играю в ЧГК, и команды, в которых я играл, были чемпионами СССР и США. Но это не прибавило мне ни капли подвижности.

Игра в мяч, и сама по себе, не вызывала у меня интереса, а тут была и дополнительная сложность: надо было подойти к совершенно незнакомому мальчику и набиваться ему в товарищи. Я даже не представлял себе, как это следует делать, и честно сказал об этом маме. Мама как всегда знала простые способы решать самые сложные задачи. Она посоветовала мне подойти к нему и сказать:
- Мальчик, давай поиграем в мяч!

Для меня эта фраза звучала так же авантюрно, как пресловутая надпись «Зверь, именуемый кот», которую придумал хитроумный Ходжа Насреддин. Собрав волю в кулак, я взял мяч и пошел совершать подвиг. Фраза была произнесена, и спустя минуту мы уже начали играть, а ещё через несколько секунд выяснилось, что я к этой игре абсолютно не приспособлен: поймать летящий мяч для меня было не проще, чем птицу налету. И мой новый знакомый вежливо но твердо отказался продолжать. Но мы разговорились. Выяснилось, что его зовут Колей, что он, как и я только что перешел во второй класс, но на год старше: я пошел в школу в семь, а он – в восемь лет.

Разговор перешел на книжки, и оказалось, что Коля читал не меньше моего, мы быстро проэкзаменовали друг друга и, по-видимому, оба остались довольны результатами: у обоих с памятью всё было в порядке. Пожалуй, в то время Коля вспоминал быстрее: он был организованней и собраннее меня. Потом к нам присоединилась и его старшая сестра Лиля. Ей тогда было уже целых одиннадцать лет, а круг чтения и память явно не уступали нашим.

Когда часа в два мама собралась идти домой, я уговорил её посидеть ещё полчасика. А расставаясь, мы договорились завтра снова непременно встретиться здесь же. Наши мамы стали гарантами нашего договора, и мы разошлись по домам с явным огорчением, но с надеждой на продолжение счастливого знакомства.

Весь вечер я рассказывал папе и маме, как интерсно разговаривать с Колей и Лилей, какие они умные, как много знают. Утром я, любитель поспать (так и остался совой до старости), не мог дождаться, когда мы, наконец, пойдеи гулять. И подходя к вчерашней скамейке, издали с радостью увидел, что мои новые друзья уже ждут меня. Наши мамы уселись рядом и познакомились между собою. По-моему, и они были довольны и нашим взаимным интересом, и друг другом. Мама была замечательным собеседником, живым, остроумным, находчивым. Елизавета Петровна, так звали маму Коли и Лили, была умным и добрым человеком, образованным и начитанным. А мы стали играть, но на этот раз совсем не в мяч. У нас была бумага и карандаши. И я предложил игру, в которую играли иногда друзья моих родителей, собираясь у нас.  Выглядело это так. Сначала выбиралось слово (существительное), в котором не было букв Й, Ы, Ъ и Ь, ну, например, «вода». Затем каждый записывал его вертикально сверху вниз и, несколько отступя, - снизу вверх. А потом заполнял возникшие между бувами промежутки словами или известными именами собственными так, чтобы эти буквы оказались первыми и последними. Ну, скажем...

Вен       А
Обо       Д
Дн         О
Аксако В  

Потом следовало назвать соперникам не самое слово, а его значение, как в кроссворде, а они должны были угадать его в течение небольшого времени. Здесь слово «вена» можно было определить и как столицу  и как кровеносный сосуд, обод – это, естественно, часть колеса. Дно проще определялось как историческое место в России, а Аксаков - русский писатель.

Дети, которые учились в начальной школе, должны были обладать нешуточной эрудицией для конструирования таких определений. Мамы выступали в качестве арбитров, а иногда и в роди консультантов. Подсказки никто не просил (вот ещё), но уточнения иногда требовались. Мы играли в эту игру азартно и увлеченно и опять расстались только после неоднократных настойчивых напоминаний наших мам.

Это безоблачное счастье продолжалось двадцать дней! Нет, чуть меньше: по воскресеньям прогулки отменялись и заменялись какими-то семейными мероприятиями. Вот и в это воскресенье с утра я отправился к двоюродной сестре взять книгу для чтения и на обратгом пути встретил своего кузена отец, которого был командиром. Слово «офицер» тогда звучало как опасное оскорбление. Офицеры были у буржуев. Кузен, старше меня года на два, был радостно возбужден. Он сообщил мне, что началась война и его папе теперь дадут новенькую форму, и он пойдет воевать и прославится... 

Полный радостных патриотических чувств: ну, сейчас мы этим фашистам покажем, - я побежал домой порадовать родителей и...ничего не понял. Они явно были расстроены и подавлены. Меня не слушали, а когда соседка вдруг встревоженно окликнула маму,  то у мамы чуть не было нервного срыва, и она испугано поспешила к соседке. Правда вернулась она со смехом. Дело в том, что день начала войны совпал с Днем Рождения соседской дочери, и там готовились этот день отметить. Были взбиты яйца с сахаром для большого бисквита, но его поставили в буржуйку, уже после того как узнали о начале войны. Но вот когда пришло время вынимать готовый пирог и буржуйку открыли, испуганная соседка и окликнула маму: вместо пышного высокого пирога, на противне лежал наппетитный блин. Мама быстро поняла, в чем дело. Взволнованная соседка забыла насыпать муку, и вместо бисквита у неё получилась несколько пережаренная сладкая яичница. 

На следующий день я добился того, что мы отправились в Губернаторский сад, но там, увы, было пусто. Мы приходили туда ещё несколько раз, но ни разу никого не встретили. А я ничего не знал, кроме того, что ОН – Коля, ЕГО сестра - Лиля, а мама – Елизавета Петровна. Нет, мне удалось восстановить и фамилию. Лиля дразнила Колю «вецнутах», а он отвечал ей «авецнутах» и, помню, был удивлен, когда я догадался, что это их фамилия задом наперед. Так и остались в моей памяти Коля и Лиля Хатунцевы мечтой, сладостным воспоминанием, идеалом собеседников и партнеров...

И опять заговорился. Продолжу через неделю.