ИЗ ЗАПИСОК ТЕАТРАЛА

[v_kolmanovsky]

229

Не всегда, описывая события, случившиеся десятилетия тому назад, рассказывая о людях, давно ушедших, я упоминаю их имена. И дело даже не в том, что пишу о них неправду. Зачастую опасной оказывается именно правда. По просьбе приятелей, с которыми не хотел бы ссориться или попросту причинять неприятности, мне, по крайней мере, дважды приходилось убирать упоминание о некоторых именах. Однажды это была знакомая, которая, как многие дамы, скрывала свой возраст, и осталась недовольно, когда я соотнес её возраст со своим, которого не скрываю. Второй раз забеспокоились люди, которые стесняются национальности своей матери. Их тревоги мне безразличны, но меня об этом попросила их мать, а это совсем другое дело...

На днях, обсуждая эту необходимую меру предосторожности, я столкнулся с  ещё одним поворотом. Я рассказываю о событиях, которые, как мне кажется, помню хорошо и точно. Но оказывается, что есть люди которые помнят их не совсем так, а то и совсем не так.. Наверное, полная достоверность воспоминаний невозможна. При нынешнем уровне техники, можно записать на видеопленку, как действовали участники разговора, сохранить звучание их беседы, но никак не удастся передать оттенков мыслей и чувств участников, их отношения к происходящему и друг к другу.

Мало того, что эти оценки окажутся различными у разных людей, они меняются со временем у одного и того же человека. Утверждая, tempora mutantur, nos et mutamur in illis, римляне отмечали зависимость изменения людей от изменения «времен». А потом изменившийся человек неизбежно меняет свое отношение ко многим категориям, в том числе, и к воспоминаниям.

Я просмотрел те записки, которые вы уже,  возможно, успели прочесть здесь и понял, что принципиально ничем не отличаюсь от любого другого рассказчика. Вот читаете вы и либо просто не очень верите хвастуну, либо представляет себе этакого хладнокровного, циничного юнца, которому всё смешно, у которого нет ничего святого, который всё в гробу видал, по современному употребительному выражению.

А ведь факты, которые помнит человек, не проживший на свете и четверти века, озвучивает теперь человек, которому перевалило за три четверти века. И что самое хитрое, это один и тот же  человек, который сам не всегда различает, где рассказ о событиях почти шестидесятилетней давности, хитро переплетается  с современным восприятием и украшен жизненными наблюдениями и многими другими приобретениями, которыми мне повезло обогатиться за долгие годы, отделяющие меня, студента, от меня пенсионера. Разумеется, возникает некоторый перекос.

А в то время я был достаточно застенчивым и неловким, из породы маменькиных сынков, робел перед преподавателями, и от всех бед знал только одно надежное средство - чувство юмора!

Конечно, на разных отрезках жизненного пути я по-разному оценивал и людей и их побуждения и свои поступки по отношению к ним. Многих я и сегодня вижу в черном цвете, но живы их близкие родственники, которые не останутся в восторге от моих баек и оценок. О других я изменил мнение.

Так или иначе, я не стану называть имени моего очередного героя. Я знал его давно, он кончил ту же школу, что и я. Правда, в школе мы не встретились: когда я пришел туда учеником восьмого класса, он успел уже кончить десятый и поступил на истфак Бакинского университета, на филфак которого, спустя четыре года, поступил и я. У нас нашлись общие приятели. Не скажу, что мы дружили, но были в добрых отношениях, встречались у общих знакомых, улыбались друг другу при встречах в университетских коридорах, а еще через два года, когда я перешел на третий курс, мой добрый знакомец кончил университет, был оставлен при кафедре и стал читать у нас курс Диалектического материализма.

Не знаю, как обстоит дело с этим сегодня, но в те времена это было свидетельством его очень большого успеха. В первый же год после окончания получить лекционный курс – это весьма серьёзное продвижение, и я от души поздравил его после первой же лекции. Это, кстати, была единственная возможность это сделать. К третьему курсу я был уже достаточно «образован», чтобы понять, что на лекции можно и не ходить, а если не дразнить преподавателя, то это всегда сходит с рук. Короче говоря, предмет, когда придет время, я выучу и свою пятерку получу, опасно лишь одно: чтобы преподаватель не наябедничал в деканат. Но ведь не пойдет хороший знакомый, с которым мы выпили не одну бутылку, доброго азербайджанского вина, жаловаться на меня начальству?

И я решил, что могу с легкой душой не ходить на его занятия, тем более, что диалектический, как, впрочем, и любой другой материализм, по определению, явно не принадлежал к числу моих любимых предметов. Расчет оказался верным: жаловаться он не пошел, но, встретив меня в коридоре, отозвал в сторонку и напрямую спросил, почему я не хожу на его занятия, считаю мальчишкой-сопляком, рассчитываю на наши добрые отношения... 

Оба его предположения, а второе, особенно, показались мне обидными, и, оправдываясь, я превысил «меру необходимой обороны»
- Ты что, дурак? – брякнул я ему (мы были на ты). Причем тут ты? Я хожу сейчас на занятия только к профессору Тумбилю, а ты хочешь, чтобы я к тебе ходил...
Мой знакомец дернул плечом, повернулся к о мне спиной и резко ушел. Много лт после этого он не узнавал меня при встрече. Но наступил момент, когда мы не могли не встретиться: я должен был сдавать ему экзамен.

Как положено, я взял билет, сел обдумывать, в свой черед подошел к его столу Положил свою зачетную книжку и сел напротив преподавателя, ожидая его вопросов..

С кислой миной двумя пальцами он взял мою зачётку, полистав, раскрыл на нужном  месте, что-то написал и так же, двумя пальцами, пренебрежительно швырнул её мне, сказав: «Идите!»

За дверью я увидел, что он написал «отлично». Через год такая же история повторилась на экзамене по Историческому материализму.

Это были далеко не последние встречи с моим знакомцем. Но об этом не сегодня...